Махшид Нируманд„В ночь моего ареста, Иззат и Роя Эшраги были первыми знакомыми мне лицами, которые я узнала войдя в тёмную камеру тюрьмы Сепах. Солдаты арестовали их в 20 часов 30 минут, за несколько часов до того, как доставили в тюрьму меня. Иззат и Роя меня встретили так тепло, как-будто я вернулась домой.

С семьёй Эшраги я познакомилась в те дни, когда солдаты конфисковывали дома бахаи, которые жили в том же переулке, в котором стоял Дом Баба. Эти же солдаты выдворили из своего дома двух пожилых сестёр, членов семьи Афнан (семья Баба). Я помню, что тогда семья Эшраги предоставляла убежище для бахаи, потерявших свои дома. Вот и я приняла этих двух женщин, выделив им комнату, хотя сам дом даже для четырёх членов нашей семьи был недостаточно большим.

Инаят Эшраги родился в 1921 году в Исфахане. Позднее он переехал в Шираз и работал в "Национальный Иранской нефтяной компании". Он уже был на пенсии, когда я получила место в этой компании, тем не менее коллеги часто говорили о его доброте и честности, все его очень любили. В 1982 году его лишили пенсии, потому что он был бахаи, и тогда семье пришлось очень трудно. Хоть и с большим трудом, но им всё же удавалось сводить концы с концами.

Инаят был членом Комитета по семье и супружеству, который поддерживал бахаи в решении их семейных проблем. Он был посредником между Духовным Собранием и верующими, а также членом третьего запасного состава Духовного Собрания Шираза. В конце ноября 1982 года, в результате серии арестов в октябре, этот третий состав взял на себя полномочия двух предыдущих.

Иззат Эшраги, его жена, была членом того же комитета, а Роя, изучавшая ветеринарию в университете Шираза, до тех пор, пока оттуда не были исключены все бахаи, была членом Молодёжного комитета и преподавала религиоведение для детей бахаи. Всех троих арестовали этой ночью. Семнадцатилетнюю Розиту, самую младшую в их семье, оставили дома одну.

Семью Эшраги арестовывали уже не в первый раз. Год назад, всех членов семьи и их американского гостя арестовали и в течение трёх дней удерживали в тюрьме Сепах. Тогда мне дали задание описать историю их задержания и передать её друзьям за границу.

В эту первую нашу ночь в женской камере тюрьмы Сепах мы не спали до рассвета и делились друг с другом обстоятельствами наших арестов. Вот, что рассказала Иззат о том, как она была задержана:

"Несколькими часами ранее мы ужинали в доме моего брата. Меня не покидало предчувствие, что что-то должно произойти. Я ощущала беспокойство, мне было как-то не по себе. Я предложила мужу и дочери, чтобы они на несколько дней уехали в Исфахан, на что мой муж заметил: „Как можем мы в сложившейся ситуации покидать Шираз, когда все бахаи города находятся в такой опасности и нуждаются во взаимной поддержке?" Затем он добавил: "Меня выбрали в Духовное собрание Шираза, я никогда себе этого не прощу, если сейчас покину город."

Роя и Розита лишь посмеялись надо мной и сказали, что им не страшно. Что должно произойти, считали они, то и должно случиться, а мы должны это лишь принять, как должное.

Мы вернулись домой, и как только мы зажгли свет, в дом тут же ворвались солдаты. После продолжительного обыска они собрали все документы и литературу бахаи и бросили их в мешок. Они оскорбляли меня и моего мужа и насмехались над нашей религией. Затем они приказали нам собраться и следовать за ними.

В то время, как мы собирались, они ещё раз пробежались по своему листу и заметили, что имя Рои тоже там стояло. Они приказали ей тоже собираться. Я взглянула на неё и обнаружила выражения радости на её лице. "Я иду вместе с тобой, мама", — сказала она. Солдаты, которые не постыдились отпускать свои грязные шуточки в адрес нашей младшей 17-летней Розиты, забрав нас троих, оставили мою малышку одну в доме, в состоянии шока."

В тюрьме, Иззат часто рассказывала о других своих детях, которые жили за границей — дочери и двух сыновьях. Нахид, старшая дочь, ожидала появления на свет ребёнка. Она жила со своим мужем в Нигерии. Вахид, её младший сын, жил в Австралии, а старший сын, Саид, жил в Техасе. Она была счастлива, что незадолго до ареста у неё была возможность поговорить с Саидом и его женой. Она рассказывала нам о тех персидских словах, которые её американская невестка выучила и сказала по телефону. Обо всех она думала с любовью и заботой, но более всего она волновалась за Розиту, которая осталась одна дома. Она боялась, что солдаты не оставят её в покое. Роя постоянно успокаивала маму.

Иззат проявляла особую заботу, по отношению к молодым девушкам, которые сидели вместе с нами в тюрьме. Она предлагала мне поговорить с ними и посоветовать им не сознаваться в своём участии в административной деятельности бахаи, так как они были ещё очень молоды и у них всё ещё было впереди. Она считала, что следователей всё равно не интересует правда, а потому было бы лучше, если бы девушки об этом умолчали, и тем самым спасли бы свою жизнь.

Как только Роя об этом услышала, она бросила на меня такой многозначительный взгляд, что я тотчас поняла, что она хотела этим сказать. Она улыбнулась и утвердительно произнесла: "Если я умолчу о своей деятельности в администрации бахаи, то что мне останется? Мы не сделали ничего предосудительного или чего-либо, направленного против народа и правительства! Мы должны открыто рассказать о нашей деятельности и сути учения Бахаи, чтобы они смогли понять, что бахаи заинтересованы исключительно в единстве и мире всех народов земли."

Роя, Ширин Далванд, Митра Ираван и Махшид Нируманд решили, что они расскажут о своём участии в Молодёжном комитете, но при этом не станут называть имён остальных участников. На первом же допросе Роя рассказала о своей деятельности в Молодёжном комитете, как и о том, что она преподавала Религиоведение в детских классах бахаи. Она с гордостью сообщила о том, что активно участвовала в административной деятельности бахаи, будучи ещё ребёнком, и что цель общины бахаи заключается в том, чтобы принести на Землю мир и единство. Затем она рассказала о принципах и основах учения Бахаи, а также о задачах Молодёжного комитета.

Роя, которой только исполнилось 22 года, была очень жизнерадостной и счастливой девушкой. В тюрьме, она жертвовала всеми своими удобствами, чтобы помогать другим. Её характер и сила веры вызывали уважение и любовь у всех заключённых, и особенно у Факри Имами, политической заключённой, за которой в нашей камере, было последнее слово. Роя добровольно помогала ей вести списки, в которых отмечалось кому и когда нужно будет идти на допрос или, в соответствии с распорядком, мыть полы или убираться в туалете. При таком большом количестве заключённых в блоке, Факри было трудно справляться одной, поэтому она особенно ценила помощь Рои. Если Факри узнавала о новых распоряжения или каких-либо изменениях, она сразу сообщала о них Рое. Из уважения и симпатии к Рое, Факри была расположена и ко всем нам.

Иззат пережила тяжёлые времена. Большинство ночей она провела рядом с молодыми заключёнными, заботясь о них и молясь за их освобождение. Она не могла позволить себе спать, так как даже среди ночи охранники могли прийти за одной их них, чтобы отвести на допрос, а Иззат хотелось быть в этот момент рядом, чтобы поддержать и утешить девушек. Мы были очень близки друг другу, мы разговаривали с ней часами, делясь своими чувствами и переживаниями.

Я вспоминаю, как Иззат однажды рассказывала нам о том, как любили Рою в семьях бахаи и сколько молодых людей просили её руки. Но она всегда говорила, что сейчас не время для этого, когда община бахаи, при её трудностях, нуждается в поддержке. Иззат говорила Рое: "Вот посмотри, если бы ты вышла замуж и переехала, всё это тебя бы сейчас не коснулось и ты не была бы здесь." На что Роя отвечала с улыбкой: " Но мама, быть здесь намного лучше."

Роя всегда была сильной и невозмутимой, даже оказавшись под сильным давлением. Я никогда не видела её плачущей или подавленной, кроме одного случая, когда её мама испуганно говорила ей в слезах: "Я переживаю здесь в тюрьме лишь об одном — я боюсь, что если что-то случиться с тобой, я не смогу этого вынести, я дрожу от одной лишь мысли об этом." У Иззат было полное основание переживать; политические заключённые рассказывали о превышении полномочий следователями и насилии. Рассказы об этом невозможно было вынести.

Это был единственный случай, когда я видела Рою в слезах. "Мама, я не хочу, чтобы ты только об этом и думала, и ты должна знать, даже если этому суждено произойти, я повинуюсь своей судьбе." К счастью, охрана считала нас "нечистыми", а потому нас эта участь не коснулась.

Наконец-то нам сообщили, что мы можем встретиться с нашими близкими. Более трёх недель проведённых в безвестности о Розите, Роя и Иззат были очень обеспокоены, считая минуты до того момента, когда им наконец позволят встретиться с родными. Розита была первой посетительницей, вошедшей в комнату для свиданий. Она вбежала в комнату, как только дверь была открыта. На её лице сияла счастливая улыбка. Ещё до того, как мы смогли поговорить по телефону, Розита знаками дала понять Рое, что она ещё не виделась с отцом. Розита хотела узнать новости об отце. Роя ответила жестами, что она может не переживать по поводу папы, что у него всё хорошо. Затем включили телефонную связь и мы начали разговаривать.

Розита приезжала к нам два раза в неделю, в дни посещений, проводя долгое время в дороге от города к тюрьме. Всякий раз она привозила полные пакеты фруктов, чистых вещей и немного денег, для наших нужд. Всякий раз, когда мы её видели, она выглядела радостной и прелестной, как обычно. Однажды, Роя написала короткое сообщение для своей сестры и вшила его в рукав рубахи, которую она ей передавала вместе с грязным бельём. Она написала: "Не жди освобождения родителей, как и моего тоже. Ты сейчас одна. Выходи замуж за мужчину, которого ты любишь и создавай свою собственную семью." Роя передала эту рубаху охране, которая в свою очередь, передала её Розите. В этот же день Роя указала на рукав, чтобы дать понять, о скрытом в рукаве послании.

Всякий раз Розита использовала свои посещения, чтобы передавать сообщения между членами семьи. Второй раз, когда она посещала Иззат и Рою, она сказала: "На прошлой неделе я видела папу. Он излучал силу и уверенность. Он хотел узнать, как у вас дела!" Мама ответила: "Следующий раз, когда ты его увидишь, передай что я очень скучаю по нему."

Хотя семью Эшраги допрашивали каждый день в одной и той же камере, они не видели друг друга и не могли разговаривать с той самой ночи, когда их арестовали. В комнате для допросов они не имели права даже мельком взглянуть друг на друга.

На одном из таких допросов Роя обратилась к следователю: "Сегодня мы уже как 30 дней в тюрьме. За всё это время я ни разу не видела моего отца. Я была бы очень признательна, если бы мне позволили повернуть голову и хотя бы раз посмотреть на его лицо."

Следователь выдержал паузу, будучи явно тронутым просьбой Рои, и провёл Рою и её отца в отдельную комнату. Затем он поредоставил такую же возможность Иззат — в течение 5 минут повидаться с мужем. Как только Роя увидела отца, она поцеловала его и сказала: "Папа, я люблю тебя. Пожалуйста, будь сильным." Она посмотрела в побледневшее и измождённое лицо отца и спросила: "Папа, почему твоя борода так сильно отросла?"

Он объяснил ей, что им запрещено бриться в тюрьме. Исполненная любовью, она снова и снова целовала щёки отца. Следователь, воспользовавшись возможностью заметил: "Как тебе не стыдно! Ты так сильно любишь своего отца и всё же отбираешь у себя самой возможность быть вместе с ним, так как отказываешься произнести одно единственное слово. Скажи просто, что ты больше не бахаи и ты тут же окажешься на свободе. Не только ваше имущество будет возвращено вам, ты также сможешь получать и причитающуюся твоему отцу пенсию."

Роя улыбнулась ему и твёрдо ответила: "Ваша честь, моя любовь к родителям естественна; моя любовь к Бахаулле намного сильнее. Вам стоит поразмышлять над этим, какой должна быть эта Истина, если такая молодая девушка, как я, отказывается променять эту Любовь на любовь к своим родителям, да и даже в обмен на целый мир."

Следователи часто теряли дар речи, когда они допрашивали Рою. Они были в недоумении, поражённые смелостью семьи Эшраги, пытаясь всеми возможными способами ослабить их решительность. Однажды нас вывели подышать свежим воздухом. Один из охранников подозвал к себе Рою. Ей одели на глаза повязку и увели. Я была в этот момент рядом с Иззат и видела, как уводили Рою. У меня подкосились ноги. Я почувствовала, как силы покидают меня, я задавалась одним и тем же вопросом: "Зачем они увели Рою? Она была с нами на допросах каждый день, почему в этот раз они уводят её одну? Они забрали её чтобы пытать? Или они хотят казнить её? И что сейчас будет с Иззат? Они уводят дочь на её глазах, а она не может ничего сказать и сделать."

В этот момент я не осмелилась даже посмотреть в лицо Иззат. Вернувшись в камеру, я села в угол, не проронив ни единого слова, надеясь, что Иззат не заметит моего замешательства. Но она была сильна и решительна. Она прохаживалась взад и вперёд читая на ходу молитву: "О Господи, мой Боже и моё Пристанище в несчастиях моих! Щит мой и Укрытие в бедствиях моих! ... " Через час они вызвали Иззат на допрос.

Ещё через три часа вызвали меня, Ширин, Махшид и Митру. Когда они наложили нам повязки на глаза, я услышала, как один из следователей сказал: "Я закончил с Роей. Смажте ей спину и стопы маслом, мы её хорошенько высекли."

Они отвели нас в комнату для допросов, а через некоторе время привели туда Рою и Иззат. Как оказалось, Рою не били, они хотели лишь нагнать на нас побольше страха.

Следователи испробовали всё возможное, чтобы попытаться сломать волю Иззат. Чтобы помучать её они спрашивали меня в её присутствии: "Рухизадеджан, ты знаешь Розиту Эшраги? У нас на неё планы. Мы собираемся арестовать и её тоже." Я сохраняла спокойствие и ничего не отвечала, так как я не хотела всё усложнять, но следователь оставался непреклонен: "Я говорю о сестре Рои, разве ты её не знаешь?"

"Ваша честь," — прервала её Иззат, — "я знаю Розиту. Она моя дочь. Вам это ничего не даст, если Вы доставите её сюда и выкажите ей то же расположение, какое оказываете нам. Разве Вам не достаточно того, что Вы схватили моего мужа, мою дочь Рою и меня, и подвергли всем этим испытаниям? Если Вы арестуете Розиту, это никак не поможет Вам сломать нашу волю и уж тем более уничтожить нашу веру, в этом я могу Вас заверить." Как только он понял, что его уловки не возымели должного действия, он впал в бешенство. Но он не знал, что же еще можно было придумать, а потому он в злости смог только наорать на нас.

Это был тяжёлый день, полный горьких переживаний, напряжения и страха. После того, как мы вернулись в камеру, я спросила Иззат и Рою, что же произошло после того, как их увели. Роя рассказала: "Когда они вызвали меня, они привели меня в какую-то комнату, где я в течение долгих часов должна была ждать с завязанными глазами. Периодически заходил следователь и говорил мне, что мои родители отказались от Веры и ожидали лишь того, чтобы и я отреклась, тогда мы втроём могли бы вернуться домой. Я отвечала ему, что я бахаи и не отрекусь от моей Веры ни при каких обстоятельствах. Он угрожал мне телесными наказаниями и требовал выдать имена других членов Молодёжного комитета."

Иззат пережила практически то же самое: "Я должна была около трёх часов сидеть с завязанными глазами в одной комнате, где вынуждали отказаться от Веры, иначе они обещают пытать Рою. Я отвечала, что вверила мою дочь Бахаулле и ни за что не отрекусь от Веры. На что следователь заметил: "Ты виновна в том, что принимала участие в Консультационном комитете, где помогала парам решать семейные вопросы. Если бы ты этого не делала, тогда они бы искали помощи в Революционном суде, и тогда мы смогли бы их убедить принять Ислам."

Я ответила: "Правительство Исламской Республики не признаёт бахаи гражданами этой страны, а следовательно наши проблемы мы должны решать сами. Поэтому я — как подруга — помогала некоторым друзьям в решении их семейных проблем. Это по Вашему преступление?"

Я всё ещё слышу голоса Иззат и Рои, вижу, как наяву Инаята, отвечающего спокойным и исполненным достоинства голосом на вопросы следователей. Он и Иззат открыто сознались в том, что посещали Святую Землю как паломники, что для следователей являлось неопровержимым доказательством их вины: они были шпионами Израиля.

Следователи продолжали с тем же упорством издеваться над семьёй Эшраги. Они подвергали их особенно интенсивным и продолжительным допросам. Они испробовали все средства, чтобы усилить давление на членов этой семьи, дабы сломать их волю. Одним из их излюбленных методов было оскорбление допрашиваемых в присутствии других членов семьи. Бедный Инаят, он должен был терпеть оскорбления и унижения в адрес своей жены, в то время как сам не мог произнести и слова. Иззат хотя и была сильна духом, физически оказалась сломлена. Многократно она говорила следователям, что более не в силах писать бесконечные объяснительные, на что те не реагировали. Надзиратели издевались над Иззат с особым удовольствием. Обычно они вызывали заключённых по именам, но её, а ей было 56 лет, они звали "старая Иззат" или "старуха". Не смотря на всё это, семья Эшраги была полна решимости не поддаваться давлению.

Каждый день в тюрьме Аделабад вызывали нескольких бахаи для окончательного допроса в присутствии прокурора или окончательного приговора Религиозного Магистрата перед Революционным Судом.

16 января 1983 года, в 8 часов 30 минут по громкой связи было объявлено, что Роя и Иззат Эшраги должны будут завтра, в 5 часов утра, предстать перед судом. На следующий день они проснулись в 4 часа утра. Мать и дочь помолились, затем на прощание они спокойно поцеловали своих подруг, обнадёживая их. После чего в сопровождении надзирателей их доставили в тюрьму Сепах. Вечером в 8 часов их привезли обратно. Когда они вошли в камеру, они выглядели расслабленными и счастливыми. Я спросила их по поводу суда. Тогда Иззат рассказала мне следующее:

"Они не оставляли нас в покое. Они задавали всё время одни и те же вопросы. Через несколько часов они потребовали от меня и Рои отречься от Веры. Мы посоветовали им не терять своего времени. Тогда они ввели Инаята. Взгляд на его побледневшее и напряжённое лицо сильно взволновал меня, и у меня непроизвольно вырвалось: "Мне легче умереть, чем видеть тебя в таком состоянии."

Они зачитали нам пункты обвинения: Инаят был обвинён в том, что он бахаи, член Духовного Совета Шираза, участник Комитета, совершал паломничесвто в Святую Землю и принимал участие в прочих видах деятельности бахаи. Меня обвинили за участие в Консультационном комитете по вопросами семьи, предоставление убежища обескровленным бахаи и паломничество в Святую Землю. Преступление Рои состояло в том, что она была членом Молодёжного комитета, преподавала в детских классах бахаи и была не замужем. Нас всех приговорили к смерти.

Прокурор, который по иронической случайности тоже носил фамилию Эшраги, потребовал 1 000 000 туманов наличными или в форме облигации на наше имущество в обмен на освобождение Инаята, 900 000 туманов за моё освобождение и 600 000 туманов за Рою.

Мой муж сказал: "Всё что у нас есть, это только наш дом. Не примите ли Вы его как залог за нас троих?"

Иззат засмеялась. "Никогда б не подумала, что я стою 900 тысяч туманов. Сейчас я женщина стоимостью 900 000 туманов!"

"Вы в состоянии заплатить ту сумму, которую от вас потребовал прокурор?" - спросила я. "Это уж через чур!" - ответила Иззат. "Если мы предложим им такую сумму за наше освобождение, они почувствуют, что вправе требовать аналогичного и от других, от тех, кто будет не в состоянии заплатить такие деньги."

На следующий день меня отвели на мой последний допрос. Это был длинный тяжёлый день, полный тщетных ожиданий, проволочек и безысходности. После того, как в 5 часов 30 минут утра нас доставили в Революционный суд, нас заперли в уборной с другими женщинами и охраной в ожидании нашей очереди. После того, как меня вызвали к прокурору, я обнаружила к своему удивлению в том же помещении и Инаята Эшраги. Спустя несколько минут в комнату ввели и невестку Инаята с документами на дом, которая сказала: "Вот залог, который Вы требовали за освобождение господина Эшраги." Прокурор до этого прямо сказал Инаяту, что если бы тот мог предоставить залог, то его тотчас бы отпустили, после чего он смог бы позаботиться о залоге для освобождения его жены и дочери.

Но прокурор продолжил: "Вчера я был согласен с условиями вашего освобождения под залог, но сегодня я изменил своё мнение. Его преступления слишком тяжелы. Он сознался в своём членстве в Духовном Собрании и Комитете. Я вынужден отправить его документы обратно Религиозному Магистрату для окончательного приговора."

...

Приблизительно в 15:30 он обратился к Инаяту и сказал ему следующее: "Разговаривать с вами дальше нет смысла. Никто из вас не отречётся от своей Веры." Потом он позвал охрану и приказал отвести меня обратно в уборную. Я не знала, что потом произошло с Инаятом, но перед тем как нас окончательно разлучили, он посмотрел на меня взглядом, полным решимости и сказал: "Оля, передай моей жене, чтобы она не рассчитывала на моё освобождение, так как прокурор изменил своё решение и что за этим последует, мне не известно."

...

Когда в ту ночь я вернулась обратно в камеру, все женщины собрались вокруг меня, чтобы узнать о деталях допроса и окончательном приговоре. Я рассказала Иззат обо всём, что произошло днём касательно проблем с освобождением её мужа, а также о возможности собственного освобождения, так как моему мужу предложили предоставить залог или документы на наш дом в оплату за моё освобождение.

Иззат очень обрадовалась возможности моего освобождения. В отношения себя и своей семьи она полностью предалась воле Бога. Она сказала мне: "Если ты выйдешь отсюда, подожди пожалуйста ещё несколько дней, возможно Рою тоже отпустят. Если её отпустят, не могла бы ты её забрать с собой из Ирана и отвезти к её брату в Америку?

Однако сама Роя жила в другом мире. Она лишь улыбнулась этому предложению её мамы.

__________________________________________________________

Роя и Иззат Эшраги были казнены в числе десяти женщин бахаи 18 июня 1983 года.

(перевод с немецкого, М.Беккер)

 

Встречается написание имен Иззат и Роя Ишраки

Из этой же книги «История Олии» читайте рассказ про другую иранскую женщину-бахаи, приговоренную к смерти — Махшид Нируманд  

Биографии бахаи собраны на сайте BahaiArc в разделе жизнеописания.