Сейид Джафар-и Йезди был выдающимся богословом, высоко чтимым жителями Йезда. Когда город посетил Вахид с просветительской задачей обучать Божьему Делу, Джафар-и Йезди принял Веру Баби. Вскоре после этого волна преследований побудила Вахида и сейида Джафара с несколькими верующими оставить Йезд и отправиться в Нейриз, провинции Фарс.
Обладая огромным авторитетом богослова и наделенный изумительным даром рассказчика, сейид Джафар под руководством Вахида начал открыто обучать Вере жителей Нейриза, и через непродолжительное время огромное число людей приняло Веру. В свою очередь его выступления породили оппозицию из правительственных кругов и духовенства. Последовали сильные репрессии, приведшие к гибели многих, в том числе и самого Вахида.
Главный инициатор чудовищных расправ, Зайн ал-Абидин-хан, градоправитель Нейриза, арестовал несколько уцелевших от погромов людей, которых намеревался замучить до смерти за разного рода провинности. Среди них был и сейид Джафар, которого в силу его знания и красноречия градоправитель считал главным виновником обращения жителей к новой вере. Набиль, известный летописец Бахаи, написал об аресте сейида Джафара следующее:
«Среди них (уцелевших от нейризского погрома) был некий сейид Джафар-и Йезди, который прежде пользовался большим влиянием, и люди относились к нему с величайшим почтением. Его столь глубоко уважали, что Зайн ал-Абидин-хан ставил его выше себя и был с ним необыкновенно обходителен и учтив. Зайн ал-Абидин-хан приказал осквернить и швырнуть в огонь тюрбан этого человека. Лишенный знака своего происхождения, сейид Джафар-и Йезди подвергся глумлению прохожих, которые осыпали его оскорблениями и насмешками». (См. А’зам Набиль-и Вестники Рассвета. Повествование о ранних днях Откровения Бахаи, стр. 141)
Столкновения в Нейризе продолжались не один месяц и привели к голоду и обнищанию. Войска, втянутые в этот конфликт, неимоверно истощили скудные запасы местных жителей. После отхода войск раздобыть провиант стало почти невыполнимой задачей, и многие бедняки умирали голодной смертью. Тем временем градоправитель накопленный запас зерна собирался продать жителям по завышенной цене. Однако, когда положение стало угрожающим, он снизил цену до приемлемой. Когда запасы оказались на исходе, сейида Джафара вывели из тюрьмы и поставили перед входом в зернохранилище. Губернатор повелел каждому, кто желает получить зерно, плюнуть сейиду Джафару в лицо. Отказаться означало лишиться своей порции.
Следующий отрывок взят из биографии сейида Джафара и повествует, какие испытания и унижения довелось вынести ему в заключении вместе со своим другом, Хаджи Мухаммад-Таки, выдающейся личностью в Нейризе и ярым последователем Баба.
«Часами этот подвижник Божьего Дела (Сейид Джафар), этот некогда почитаемый ученый муж, простаивал у дверей амбара, а проходившие мимо него сотни мужчин и женщин с чувством сильной ненависти и предвзятости плевали в его благословенное лицо. Несмотря на жестокое унижение, Ага сейид Джафар не испытывал ненависти, нетерпимости и не чувствовал себя оскорбленным. Наоборот, он оставался спокоен, сносил уготованное ему испытание и проявлял величайшую радость и любовь, а за плевки и поношения благодарил обидчиков. Достоверно известно, что однажды он заметил людей, не решавшихся подойти за своей порцией зерна. Им было явно не по душе плевать человеку в лицо. С выражением несказанного счастья он подозвал их и сказал: «Лучше подойдите за своей долей, иначе будет слишком поздно; не страшно, если вы плюнете мне в лицо — я утрусь платком». Столь редкий поступок сходен с поступком Христа и служит блестящим доказательством преобразующей силы, содержащейся в словах Богоявлений.
Простаивая у дверей амбара, сейид Джафар, вероятнее всего мысленно уносился в то дивное время в Йезде, когда каждую пятницу заканчивал проповедь с кафедры под бурное ликование широкой аудитории. И как же разителен контраст между прошлым и настоящим! Хотя он стал объектом самого подлого унижения, он был безмерно счастлив, поскольку Возлюбленный Повелитель явил пред взором его славное будущее и возложил на его главу венец вечной славы. Поэтому не удивительно, что те гадкие оскорбления не смогли погасить лучей его великой радости...
Это чудовищное испытание положило начало мучительным пыткам, уготованных ага сейид Джафару и его знаменитому товарищу. Помимо всего прочего, безжалостный градоправитель приказал принародно подвергнуть Сейида Джафара битью по пяткам. Каждое утро его провожали из тюрьмы до ворот дома состоятельного горожанина, где разыгрывался жестокий спектакль. Его били до тех пор, пока по заведенному обычаю, домочадцы либо соглядатаи не заступались за жертву, поднося денежный выкуп палачам. На следующий день сцена повторялась у другого дома. Спустя некоторое время ступни у ага сейид Джафара так распухли от ежедневных ударов, что он больше не смог ходить.
Участь его союзника, Хаджи Мухаммад Таки, оказалась не менее жестокой и ужасной. Ежедневно его приводили к дому губернатора, срывали с него одежду и погружали в пруд. Вокруг стояли люди с розгами в руках и наносили ему сильные удары. По обычаю, избиение продолжалось до тех пор, пока вода вокруг несчастного не покраснеет от крови. Однако могущественной Длани, что подняла и возвысила этих удивительных людей, было угодно остановить поток страданий, который почти поглотил их. Им была дарована жизнь, дабы обрели они величайшую из привилегий — их глаза осветились лучами неотрывного божественного взгляда Бахауллы.
После некоего сновидения жена губернатора пришла к выводу, что их следует отпустить. Она самым решительным образом обратилась к мужу и потребовала освободить заключенных, но из ее заступничества ничего не вышло. Наоборот, ее распекли за мягкость и сентиментальность. Раздосадованная из-за мужниной жестокости, она решила тайком осуществить задуманное.
По доброй воле и при поддержке нескольких верных людей она разработала собственный план освобождения и крайне осторожно сделала необходимые для побега приготовления. Затем поздно вечером двери тюрьмы открылись, заключенных вывели, посадили на ослов и приказали погонщику что было сил спешить в Харат — маленький городишко, находящийся вне юрисдикции губернатора Нейриза. В полном изнеможении мученики достигли Харата. Их ужасный вид вызвал сочувствие и сострадание у деревенского головы, чрезвычайно доброжелательно встретившего и принявшего их. В Харате они пробыли несколько месяцев, пока не окрепли и не залечили свои страшные раны. После они отправились в Йезд. Там, узнав о высылке Бахауллы в Ирак, Хаджи Мухаммад Таки отправился пешком в Багдад. Он проделал путь не менее 1500 км, предстал пред очами Бахауллы и получил от Него благословение. В знак вечной памяти о нем была явлена Суре-йе-Сабр.
Позже и ага сейид Джафар последовал примеру своего товарища. Ноги, изведавшие страшную боль, теперь послушно несли его весь долгий путь к его Повелителю; туда, где Длани Славы осыпали его божественными дарами…»
Текст по Stories of Bahá’u’lláh and Some Notable Believers by Kiser Barnes, стр. 394-398.
Сейид Джафар-и Йезди был прапрадедом другого выдающегося бахаи Адиба Тахерзаде.
Жизнь Кабиля, посвященная служению, является ярким показателем мощного и преобразующего влияния на его душу, отчасти вследствие ежедневного прочтения им отрывков из «Сокровенных Слов». Он был набожным и вдохновленным человеком, одаренным поэтом, известным учителем и, — прежде всего, человеком, посвятившим себя Бахаулле. Он дожил до старости, испытав многочисленные страдания и пережив гонения, значительную часть своей жизни посвятив путешествиям и учительству. В семье он проводил ежегодно лишь несколько месяцев, остальную часть времени проводил в дороге, переезжая верхом на осле от деревни к деревне, из города в город. Его энтузиазм вкупе с глубокой любовью к Бахаулле очаровывал и вдохновлял верующих. Бывало они встречались с ним, и он часто просил их, при благоприятных обстоятельствах, пропеть хором некоторые Скрижали или поэмы Бахауллы, которые предназначались для хорового пения, либо учил их собственным, прекрасным и берущим за душу песням, славящими Бахауллу, Абдул-Баха и Шоги Эфенди.
В то время духовенство неодобрительно относилось к игре на музыкальных инструментах, и бахаи проявляли осторожность, чтобы своим музицированием не вызвать недовольства у фанатичного населения. Но у Кабиля был определенный талант — прихлопывать в такт песням любви и славы. В тех местностях, где свободы предоставлялось больше, аккомпанементом служил самодельный барабан. Верующие, которых часто притесняли, ликовали в те дни, что проводили вместе с Кабилем, поскольку всегда с его приходом к людям возвращались радость и энтузиазм.
Текст по Stories of Bahá’u’lláh and Some Notable Believers by Kiser Barnes, стр. 393.
1814 - 1897
Ярким примером человека внутреннего видения служил Мулла Мухаммад Реза из Мухаммад-Абада, провинции Йезда. Это был богослов, известный своим благочестием, красноречием и мужеством. С первых дней он принял Веру Баби и стал в Йезде ярким светочем для последователей Баба. Мы приводим краткие сведения о том, как он признал положение Бахауллы.
Сразу после возвращения Бахауллы из Курдистана, известный Бабид, Резар-Рух, отличавшийся свой образованностью и умом, прибыл в Багдад и предстал пред Ним. Хотя он и встретился с Бахауллой лицом к лицу, он с первого раза не понял Его положения во всей славе Его. Вернувшись в Йезд, он показал Мулле Реза «Касиде-йе Варкайе», явленную мановением Пера Бахауллы. Только исходя из этой Скрижали Мулла Реза, благодаря чистоте своей души и ясности взора, признал Бахауллу и воскликнул с радостью: «Я могу увидеть Обещанного из Байана, который явился и восшествовал на трон слов сей Скрижали».
Резар-Рух, который посетил Бахауллу, запротестовал, услышав восторженные отклики Муллы Реза и заметил ему, что сам Бахаулла не делал подобных заявлений. Однако спустя некоторое время, Резар-Рух также принял Бахауллу и Его Веру, претерпел много испытаний на Его Стезе, а итогом его жизни стала мученическая смерть в деревне Мухриз близ Йезда приблизительно в 1868 году. История жизни Муллы Реза впечатляет слушателей. Следующий отрывок основан на фактах его биографии.
«Мулла Реза принадлежал к известному роду и, получив образование, стал мусульманским священником. С того времени, как он принял Дело и до самой своей смерти в тегеранской тюрьме, вся его жизнь была отдана учительству. Его должно считать великим героем, которому Всевышний поручил объявить о Его Миссии в первые дни Дела и которому даровал разящую мощь слов Своих, с помощью коих он разрывал покровы невежества и предрассудков, постоянно страдая и испытывая страшную боль. В самом деле, редко выдавался день, когда бы ему не приходилось пить из чаши горестных испытаний, которую он подносил к губам с чувством глубокой радости и удовлетворения.
Мулла Реза был старым человеком, высокий рост и статность выдавали его благородное происхождение. Его манера поведения заключала в себе редкое единство откровенности, юмора, красноречия и исключительного мужества. Всеми этими качествами управляла его страстная любовь к Бахаулле. Известно, что не нашлось другого, такого же выносливого в испытаниях человека, каким был Мулла Реза. Как достоверно рассказывали о нем друзья, после ареста за свою деятельность и перед высылкой из города, губернатор приказал, чтобы бастинадо провели на семи перекрестках за один день, дабы отвратить горожан от новой Веры. На каждом отведенном для наказания месте Мулла Реза снимал свою аба (накидку), чалму, носки, складывал их на расстеленный на земле носовой платок, затем ложился на спину и, просунув ноги в веревочные петли и прикрыв лицо краем халата, просил мучителей продолжать наказание. За все время этой многоразовой пытки он ни словом ни жестом не показал, что чувствует нестерпимую боль. Его необыкновенное спокойствие во время чудовищного наказания в какую-то минуту заставила поверить ошеломленных соглядатаев, что жертва лишилась чувств. Однако, когда они открыли его лицо, то увидели, что он как ни в чем не бывало, прочищает зубы!
Мулла Реза был высокообразованным, многознающим и смелым учителем. Никто не превзошел его в красноречии и знании Корана, исламских законов и традиций. Когда он находился в тюрьме Тегерана, его несколько раз просили ответить на вопросы о Вере в присутствии князей и знати. И на каждой встрече с ними он одерживал верх над знатными оппонентами и обнажал их невежество и абсурдность высказываний.
Не задумываясь об опасностях и не принимая во внимание никакие расчеты, Мулла Реза был необыкновенно смел и искренен в своих поступках и суждениях. Он всегда находил нужное слово, которое било точно в цель. Он не искал, «кого бы поучить; более того, почти каждая встреча с людьми «открывала» ему возможность рассказать им о Деле. Жизнь в заключении, как бы ужасна и трудна она ни была, не смогла сломить его героический дух и помешать ему смело распространять Веру. Наоборот, тюрьма дала ему новые возможности и духовные силы, которые он осознал и использовал во всей полноте, не страшась, что дерзкая манера публичного выступления перед фанатично настроенными заключенными и властями сулит новые тюрьмы и принесет страдания не только ему, но и друзьям, разделившим с ним тяжкую участь. Как повествует его сотоварищ по заключению, Сейид Асадуллах-е Куми, “эти публичные обсуждения иногда перерастали в горячие споры, что позволяло фанатикам, искавшим любого повода для раздора, отпускать колкости и сыпать оскорбления. Мы часто замечали ему, что эти невежи, оскорбляющие Дело, вовсе не искатели правды, а всего-навсего смутьяны. Но он утверждал, что Дело Божье велико, и потому на его пути встретятся сильные противники, а те, кто пытаются очернить его честное имя разного рода поношениями и оскорблениями, несомненно не причинят ему никакого вреда. Их поступки, заверил он, на самом-то деле всем демонстрируют их глупость. Эти люди похожи на глупцов, тщетно пытающихся плюнуть на солнце”.
“Снова и снова спорили мы с Муллой Реза, — рассказывает далее Сейид Ассадуллах, — просили и требовали быть сдержанней и оставить беседы, но все наши увещевания ни к чему не привели. Как только положение ухудшилось и впереди замаячили новые тюрьмы, чувство тревоги и страха подтолкнули нас сделать шаг, который вскоре обрушился на него волной тяжких испытаний и океаном скорби для всех нас. Опасаясь неприятностей, мы пошли к начальнику тюрьмы и попросили его поговорить с Муллой Реза, чтобы тот не вел с заключенными разговоров о Деле Господа, надеясь, что его слова и власть начальника изменят поведение нашего друга. Но увы! Как мало мы знали тогда о том, что нет на земле такой силы, боли и муки, способной сломить дух или разубедить этого старого Божьего человека оставить учительство ради своей безопасности или личной выгоды. Поэтому, когда он отказался последовать приказу начальника тюрьмы, тот рассвирепел и приказал тюремщикам подвергнуть Муллу Реза телесному наказанию. Те вывели заключенного на тюремный двор и высекли самым жестоким образом. Однако несмотря на свой преклонный возраст и полную лишений тюремную жизнь, Мулла Реза за все время наказания оставался неколебим как скала. Он не шелохнулся, не издал даже самого слабого стона, и на лице его не запечатлелось ни следа боли. Казалось, он в один миг лишился чувствительности. Всех друзей потрясла увиденная картина, и едва наказание окончилось, я бросился к нему выразить свое сочувствие и прикрыть его раны. Муллу Реза сильно удивило мое поведение, и он торжественно воскликнул: «О Сейид Асадуллах! Ты в самом деле считаешь, что мне больно? Я чувствовал себя как опьяненный слон и не ощутил ни малейшей боли. Я был пред Бахауллой и беседовал с ним»”.
Кроме бахаи, среди заключенных находился человек по имени Гулам Реза Хан, который стал свидетелем этой ужасной сцены. Увидев сверхчеловеческую выносливость Муллы Реза, он был потрясен до глубины души; интерес и удивление заставили его задуматься над увиденным. Его поиски истины вскоре увенчались успехом, и в итоге он стал достойным приверженцем. Когда этот человек вышел из тюрьмы, его спросили, как случилось, что он стал бахаи. “Меня осветили лучи плеток. — сказал он и добавил. — Если бы мне прочитали сотни стихов из Корана или привели бы тысячи доказательств, чтобы уверить меня в данном Послании, то ничто бы не повлияло на меня так, как невозмутимое спокойствие, с которым старый и стойкий Мулла Реза сносил наказание”.
Ниже мы приводим другой рассказ Сейида Асадуллаха. “Среди заключенных находился бедный еврей. Однажды Мулла Реза подозвал меня и сказал: «Видишь этого еврея; как он несчастен и одинок. Никто из мусульман не разговаривает с ним и обходит его стороной, никто из них не разрешает ему пользоваться общественной баней, поскольку считают его нечистым. Взгляни, как грязна и ветха его одежда. Не поможешь ли ты мне искупать этого беднягу на тюремном пруду?» Он так долго настаивал, что я наконец согласился помочь ему в такой неприятной работе. Мы заставили еврея сесть на берегу пруда и стащили с него грязную одежду, едва прикрывавшую немытое тело. Потом я окачивал его с головы водой, в то время как Мулла Реза отмывал и стирал грязь с его тела. Вымыв еврея, Мулла Реза принес для него чистую одежду. Все это время еврей находился в замешательстве: «Вы ангелы в человеческом обличье или люди?» — бормотал он. «Почему, не будучи евреями, вы так добры и великодушны ко мне?» — спросил он. «О несчастный! — воскликнул Мулла Реза. — Ничто, кроме слов Отца Вашего, не побудило меня умыть и одеть тебя. Но увы! Ты ведь не знаешь, что говорил Ваш Отец, не так ли? И никогда не слышал ты слова Его: «Живите с народами всех религий в любви и согласии»”.
Мулла Реза был человеком незаурядного ума и поведения. Он поднялся до высот, с которых видел в каждом предмете символ или отражение славы Бахауллы и любовь к Нему доминировала над всем его существом, ей он подчинял каждый свой импульс. Мирза Хусайн-е Занджани, другой заключенный бахаи, сообщает о Мулле Реза следующее: “16 месяцев я был рядом с ним, предложив служить ему. Я готовил ему пищу, стирал и делал все от меня зависящее, чтобы ему было удобно. Однако он редко благодарил меня, а обычно говорил: «Благодарю Благословенную Красоту за удобства и помощь, которые Он оказал мне». Когда я приносил пищу, он всегда говорил: «Я приношу тебе благодарность, о Бахаулла». А когда ему случалось что-нибудь подарить или оказать услугу другим, он произносил: «Я дарю это Бахаулле». Однажды к нам привели заключенного, на котором не было рубашки. Увидев его, Мулла Реза повернулся ко мне и сказал: «Этот бедный юноша — слуга Бахауллы, хотя он и не знает своего Повелителя. Поскольку он полураздет, будет лучше отдать ему нашу запасную рубашку. В тюрьме не нужна рубашка про запас; это своего рода роскошь и можно обойтись без нее». Я ответил: «Хорошо, надевайте чистую рубашку, а юноше я отдам ту, которая сейчас на вас». Услыхав мое предложение, Мулла Реза потерял выдержку и грубо закричал на меня: «Ты понимаешь, что говоришь! Ты предлагаешь мне надеть чистую рубашку, а грязную вручить Благословенной Красоте! Как осмелился твой язык произнести такое? Разве ты не бахаи? Бахаулла говорит, что доброта не станет добротой до тех пор, пока мы не отдадим другому то, что дорого нам самим. Хотел бы я знать, когда ты это уразумеешь?»”
Мирза Хусайн продолжает: “На заре правления Музафар-ад Дин Шаха (1896 -1907) друзья в Тегеране несколько раз обращались к нему с просьбой освободить нас и наконец шах издал такой указ. В день нашего освобождения нас повели в цепях по заполненным людьми улицам к дому Фараш-Баши (начальник полиции), где мы под конвоем ожидали конца необходимым формальностям. В то тревожное время мы умоляли и предостерегали Муллу Реза хранить выдержку и молчание, чтобы неосторожным словом в адрес властей не создать новые трудности и причинить страдания. Но, невзирая на наши постоянные опасения и вопреки нашему совету, он вошел в соседнюю комнату и присоединился к разговору учеников фанатичного и злобного Сейида. Мы слышали, как беседа переросла в горячий спор. Мулла Реза выпускал целые обоймы доказательств, подкрепляя их потоком цитат из Корана. Враждебно настроенная группа была почти разгромлена и поскольку никто из них не смог привести контраргументов, они в истерике и злобе стали наносить удары Мулле Реза, выпроваживая его из комнаты. Но на этом трагическая история не закончилась, а привела к печальным последствиям. В тот же день, вследствие злонамеренных козней вероломного Сейида, Мулле Реза приказали вернуться в тюрьму, в то время как остальные были освобождены. «Такой поворот событий наполнил наши сердца скорбью и тревогой, но ничуть не взволновал Муллу Реза. Он оставался, как всегда, честным, счастливым, непреклонным и общительным. Но поскольку теперь в тюрьме не было никого, кто бы смог присмотреть за ним, тяготы заключения сильно сказались на его больном и старом организме и ускорили его путешествие к брегам вечности. Его дни, полные страданий, были сочтены, а его лучезарная душа спустя только десять дней с момента этого последнего заключения воспарила к обители Возлюбленного. В двух прекрасных Скрижалях в память о Мулле Реза Абдул-Баха говорит, какое славное положение занимал тот и как учитель, и как мученик, и какой героический пример явил он, служа Божьему Делу».
Несмотря на то, что Мулле Реза хватило только прочитать одну Скрижаль, чтобы понять положение Бахауллы, другие в поисках правды лишились такого видения и из-за своей учености тратили время на то, чтобы увериться в истинности Послания Бахауллы.
Текст по Stories of Bahá’u’lláh and Some Notable Believers by Kiser Barnes, стр. 385-392.
Некоторые из тех, кто встречался с Бахауллой, различили отблеск внутреннего света, который таился в Этом Человеке. Они были ослеплены этим светом и не пожелали больше оставаться в темноте этого мира.
Одним из таких верующих был сейид Измаил Заварих, которого Бахаулла назвал Забих (Жертва). Это был благочестивый человек, глубоко почитаемый за свои набожность, благонамеренность, образование и знание. Он обратился к Вере с первых дней пастырства Баба, посетил Его в доме Имама Джулиха из Исфахана, присутствовал в тот момент, когда Баб являл свой комментарий к суре «Вал-Аср». Скорость, с какой Баб записывал то длинное послание, мощь его голоса, произносившего нараспев некоторые строки в присутствии известных богословов, пленили воображение Забиха, ставшего одним из преданных последователей. Спустя десять дней Забих прибыл в Багдад и предстал пред очи Бахауллы. Он остановился в доме друга, по соседству с домом Бахауллы. Тот человек, Ага Мухаммад-Реза, умолял Бахауллу о бесценной привилегии — быть гостем в его доме. Бахаулла принял приглашение и через несколько дней оказал хозяину такую честь, переступив порог его дома.
В Китаб-е Бади, явленной в Адрианополе несколько лет спустя, Бахаулла описал ту встречу с Забихом. По обычаю того времени, Гость принес несколько подносов с фруктами и сластями. Бахаулла предложил Забиху отведать яств, но тот со всей серьезностью и смирением попросил вместо этих плодов позволить вкусить ему духовной пищи от незримой сокровищницы Его Божественного знания. Бахаулла благосклонно призвал Забиха сесть пред Ним и послушать слова, полные несравненной силы и благоговения, слова, которые, по свидетельству Самого Бахауллы, никому не дано записать.
В тот день Забих родился заново, слушая речи Бахауллы, и пред его глазами открылись новые духовные миры. После этой встречи он остался в состоянии духовного опьянения, посвятил всего себя Бахаулле, и любовь к Нему с каждым днем крепла.
Желая засвидетельствовать свое почтение к Бахаулле и выразить свои чувства смирения и самоуничижения, Забих решил в рассветный час вымести все дороги, ведущие к дому Бахауллы. В то время в обязанности слуги входило подмести лишь небольшой участок перед порогом дома. В знак покорности и самоумаления Забих вместо метлы использовал свою размотанную зеленую чалму — символ его высочайшего рода. Затем он собирал в полы своего халата пыль, в которую ступали ноги Возлюбленного, и не желая, чтобы ее топтали другие, относил эту пыль к реке и спускал в воду.
Рассказ о Забихе — рассказ о страстно любящем человеке. Объектом его поклонения был Бахаулла, который возжег в его груди огонь Божьей любви, огонь такой жаркий, что от него запылало все человеческое существо. Иногда Забих подолгу не ел и не пил. Сорок дней он воздерживался от пищи. Наконец, будучи не в состоянии сдерживать чувство любви, переполнявшее через край его душу, он на рассвете пришел к дому Бахауллы и в последней раз вымел своей зеленой чалмой все подходы к Его дому. После этого он посетил дом Ага Мухаммад Реза, где в последний раз свиделся с друзьями. Потом он взял бритву, пошел на берег Тигра и, встав оборотясь к дому Бахауллы, перерезал себе горло.
Бахаулла возвеличил Забиха как «Царя и возлюбленного мучеников».
Текст по Stories of Bahá’u’lláh and Some Notable Believers by Kiser Barnes, стр. 380-382.
Биографии бахаи собраны на сайте BahaiArc в разделе жизнеописания.
Среди иракских спутников Бахауллы особого внимания достоин один из них — хаджи сейид Джавад-и Кербелаи. Своим служением он оказал Вере незабываемые услуги.
Хаджи сейид Джавад-и был выдающимся учеником сейида Казима-и Рашти, а в ранней юности познакомился с прославленным шейхом Ахмад-и Ахсаи, основателем исламской секты Шейхи. Он отличался от остальных образованностью и знанием, набожностью и честностью. Он был сдержан в речах и кроток нравом, а его благочестивое поведение снискало любовь среди людей.
Хаджи сейид Джавад-и был одним из первых приверженцев Баба. Он знал Баба с Его детских лет, задолго до Декларации, и пленялся Его замечательными качествами, сильно и ярко проявлявшимися в Нем. Несколько лет спустя он прибыл в Бушир и почти полгода прожил под одной крышей с Бабом и Его дядей, занимавшихся там торговыми делами. Его привлекла личность Баба, и много раз ему доводилось находиться в Его присутствии, но ему никогда не приходило в голову, что Обещанным Ислама явится не из среды богословов или ученых.
В разговоре, записанном знаменитым ученым Веры Мирзой Абуль-Фазлом, хаджи сейид Джавад-и с восторгом вспоминает о том, как пришел в Кербеле к принятию Веры Баба:
«… В 1844 г. Мулла Али Бастами вернулся из Шираза в Кербелу, сообщив новость о появлении Баба и объявив, что сам он вместе с другими учениками уже удостоились Его присутствия. Весть мгновенно разлетелась и вызвала смятение в среде богословов, доверявших Мулле Али и почитавших его за набожность и благочестие.
Однако Мулла Али только упомянул титул и отказался назвать Баба по имени. Обычно он говорил: “Баб явился, и некоторые из нас находились в Его присутствии, но Он запретил нам называть его мирское имя, рассказывать, кто Он такой, или же упоминать о Его родственниках. Но скоро Послание Его облетит всех и Имя Его станет известно всем”.
Эта новость произвела поразительную сенсацию в Ираке. Все только и говорили о появлении Баба. Многие задумывались над тем, кто же такой Баб, но никому не приходила в голову мысль о Мирзе Али-Мухаммаде. И не мудрено — Баб в то время был еще юношей и занимался торговлей. Все без исключения полагали, что Баб — Врата Божьего Знания — выйдет из ученой среды, а уж никак не из купцов или ремесленников. А шейхиты, в частности, считали, что Вратами будет кто-нибудь из первых учеников Сейида Казима.
Как-то раз я пригласил к себе Муллу Али... Мы говорили об этом чудесном событии, но несмотря на тесные узы братства и любви между нами, он не подал мне никакого намека, благодаря которому я смог бы догадаться, кто же такой Баб. Вдруг меня охватило безрассудство. Шутя, я схватил его за руки и припер к стене... Я не отпускал друга и просил открыть мне имя этого Чуда. Но Мулла Али спокойно напомнил, что ему запретили это делать... И вдруг среди разговора Мулла Али нечаянно упомянул, что Баб попросил его собрать письма, написанные Им в Кербеле и переслать их обратно в Шираз. Едва я услышал это, как в мою голову с быстротой молнии врезалась мысль о Мирзе Али Мухаммаде. Хотя это показалось маловероятным, я захотел убедиться, а не он ли и есть Баб. Тогда я ринулся в свою комнату и принес оттуда несколько писем. Как только Мулла Али увидел печать Баба, то разразился слезами. От переполнявших чувств заплакал и я. Рыдая, Мулла Али не переставал умолять: “Я не назвал Его имени. Пожалуйста, не рассказывай никому о том, что случилось…” Не прошло много времени, как Баб объявил в Мекке о Своем положении, и новость облетела весь мусульманский мир, все узнали, кто такой Баб.»
Вскоре после этого разговора хаджи сейид Джавад-и отправился в Шираз и встретился с Бабом, на этот раз, как Его ярый приверженец. Он посвятил свою жизнь служению Делу в Кербеле. В этом городе в 1851 году он впервые встретился с Бахауллой. Он незамедлительно признал величие Бахауллы, но в Его славное положение уверовал лишь спустя некоторое время. Ниже следует перевод устного рассказа о его первой встрече с Бахауллой:
«...Я находился в Кербеле, когда до меня долетела весть о прибытии в город Бахауллы. Первым человеком, кто сообщил мне эту информацию, был Хаджи Сейид Мухаммад-и-Исфахани ("Антихрист" в религии Бахаи). До встречи с Ним я представлял Его благородным отпрыском, сыном визиря, но никак не полагал, что этот человек наделен беспредельным знанием и мудростью. Вместе с друзьями я отправился к Бахаулле. По заведенному обычаю друзья не входили в дом прежде меня — поэтому я вошел первым и занял почетное место. После того, как мы обменялись приветствиями, Бахаулла обратился к присутствующим и спросил, о чем ученики покойного Сейида (сейида Казима-и Рашти) обычно ведут речь на таких собраниях. Затрагивают ли они вопросы религии, когда встречаются с другими? Как поступят они, если Бог явит себя людям, отметет прежние установки и взгляды, принесет новое учение и перелистнет новую страницу Книги божественного знания? Как тогда они отнесутся к этому?
Бахаулла продолжал говорить и задавать подобные вопросы. И вскоре я понял, что мы, которым суждено слыть учеными и знающими людьми, потонули в невежестве, в то время как Он, кого мы принимали только за юного сына визиря, стоял на высочайшей вершине знания и мудрости. Испытав такое чувство, с тех пор я при встречах с Бахауллой смиренно садился у Его ног и воздерживался от разговоров. Я всегда внимательно слушал Его, чтобы Его знание и понимание пошло мне на пользу. Такое мое поведение всегда раздражало моего друга Хаджи Сейид Мухаммада. Однажды он упрекнул меня: “Ты ведь знаешь, что никто не считает Джанаб-е Баха каким-то особенным, так почему же в молчании и смирении сидишь перед Ним?” Я попросил друга не сердиться. Я ответил, что не могу знать, кто Он такой, но и не могу — Господь не велит — считать Его равным всем. Я полагаю, что Он единственный и неповторимый».
В начале 1852 г. Бахаулла вернулся из Кербелы в родной Тегеран и через несколько месяцев попал в Сиях-Чаль. Когда Бахауллу после заточения сослали в Ирак, хаджи сейид Джавад-и в то время находился в Кербеле. В течении 10 лет хаджи сейид Джавад-и был верным спутником Бахауллы в Иране, сумевшим разглядеть Его положение до Декларации. Когда Бахауллу отправили в Адрианополь, хаджи сейид Джавад-и последовал в Персию. Он жил в разных уголках страны и как никто другой служил Вере. До конца своих дней Он остался преданным и стойким приверженцем. Хаджи сейид Джавад-и умер в Кирмане примерно в 1882 г.
Текст по Stories of Bahá’u’lláh and Some Notable Believers by Kiser Barnes, стр. 359-363.
Биографии бахаи собраны на сайте BahaiArc в разделе жизнеописания.