1937 — 18 июня 1983

„Носрат родилась в 1937 году, в Найризе, в семье известных бахаи. У них с мужем, Ахмадом, было трое сыновей и дочь. Старший сын Бахрам родился в 1955 году в Ширазе.

Благодаря тому, что через её брак с Ахмадом наши семьи породнились, а также благодаря нашим встречам бахаи, я знала эту семью уже 23 года. С самого начала их совместной супружеской жизни, Носрат, её муж и дети, а с ними и мама Ахмада, ютились в маленькой двухкомнатной квартире. Невзирая на эти обстоятельства, они были счастливы, живя все вместе под одной крышей. Одна из этих комнат была местом для проведения встреч бахаи. Их гостеприимство было легендарным; двери этой маленькой замечательной квартиры были как для бахаи, так и для небахаи, всегда широко открыты.

Через несколько лет они смогли позволить себе купить дом, и при этом, приютили под его крышей ещё несколько семьей, которые в то время нуждались в крове и защите. После того, как помещения центра-бахаи и офиса Духовного Собрания в Ширазе были конфискованы, их дом стал важным местом встреч для бахаи.

Долгие годы Носрат была членом различных комитетов бахаи и совершала многочисленные поездки, связанные с Верой. Она также преподавала детям-бахаи религиоведение. Незадолго до её ареста она была выбрана членом Местного Духовного Собрания. Она часто выступала перед большими собраниями и обладала выдающимися ораторскими способностями. Было удивительно, что именно она занималась всей этой деятельностью, при том, что имела лишь очень скромное светское образование. Охранники часто оскорбляли её и обвиняли во лжи, объясняя это недостатком её образованности.

В тот день, когда Тубу (Заирпур) и Носрат впервые привели в нашу камеру в тюрьме Сепах, Носрат удалось рассказать мне о своём аресте и допросах.

„В одну из ночей, Бахрам организовал заседание Комитета. Приблизительно через десять минут, после того, как все собрались, в дом ворвались четыре вооружённых солдата. Один из них спросил у меня имя. Я ответила: „Носрат Г´уфрани.“ Это была моя девичья фамилия. Он сказал: „Также известная, как Ялда´и, член Духовного Совета Шираза.“ Я была удивлена тому, как много он уже знает обо мне. Потом они обыскали дом; они забрали нашу литературу бахаи, а также некоторые документы, а затем доставили меня, Ахмада, Бахрама и г-жу Авариган, нашу соседку, в тюрьму.

Через два дня меня вызвали на допрос. Следователи требовали выдать имена членов Духовного Совета, имена членов запасных составов Совета, а также других участников Комитета. Ещё до того, как меня арестовали, я пообещала себе, что не стану выдавать никаких имён. Тогда, следователи завязали мне глаза и отвели в подвал.

Там, женщины-надзиратели сняли с меня верхнюю одежду, оставив лишь в тонкой блузке и брюках. Затем, я должна была лечь лицом вниз на деревянный стол. Они привязали цепями мои руки и ноги, и крикнули: „Абдулла, твой заключённый готов!“ Абдулла был тем надзирателем, в обязанности которого входило избиение заключённых.

Под невыносимыми ударами плетью я выкрикивала Имя Бога. Издеваясь надо мной, Абдулла кричал: „Если же Бахаулла существует, то почему же он не спасёт тебя от меня?“ После нескольких ударов он приостановился на несколько секунд, чтобы я острее почувствовала боль, а затем продолжил. Женщины-надзиратели оскорбляли меня, делая скабрёзные замечания по поводу моей деятельности в рамках работы в Совете Бахаи. Следователь стоял около стола, держа в руках мои документы и подбадривал Абдуллу бить меня сильнее, чтобы я наконец сдалась и рассказала то, что они хотели от меня услышать.

В этот день я получила 50 ударов по спине и 50 по ступням. От боли я была на грани обморока, а моё тело было сплошь в крови. От побоев, мои ноги опухли до колена. Но надзиратели лишь бросили меня в тюремный коридор и открыли дверь камеры, чтобы я могла вползти туда. Тогда я ещё находилась в общей камере в тюрьме Сепах. Надзиратели предупредили других заключённых, чтобы те не приближались ко мне и, если они заметят хотя бы одного человека, который будет разговаривать со мной или попытается мне помочь, то подвергнут и его таким же пыткам.

Сначала никто не осмеливался приближаться ко мне. Наконец, одна женщина, по имени Махваш, которая находилась в камере вместе со своим двухлетним сыном, подошла и помогла мне. Махваш была молодой образованной женщиной, которая работала в сфере электронной промышленности Шираза. Она была мусульманкой, сидевшей в тюрьме по политическим мотивам. „В худшем случае они могут убить меня за то, что я помогаю тебе. А смерти я не боюсь.“ Она постаралась снять с меня одежду, прилипшую к моим кровоточащим ранам, и приложить чистую. Она смыла с меня кровь и смазала раны на спине вазелином. Я упала в обморок. Когда я очнулась, то увидела, что снова нахожусь в комнате для допросов. Они перетащили меня туда, пока я находилась без сознания. Два дня подряд они продолжали меня пытать. Они требовали, чтобы я поехала с ними ночью на машине и указала на дома, где жили другие бахаи. Я должна была подтвердить факт деятельности бахаи в отношении тех, которые уже находились в тюрьме. Они сказали мне, что так как я являюсь членом Духовного Собрания, то должна перед видеокамерами телевидения отказаться от своей Веры и призвать других бахаи вернуться в лоно Ислама. Но я сказала им, что я лишь мельчайшая капля в бескрайнем океане, и что одна такая капля не сможет потушить Божественное Пламя.“

Позднее я сама встречалась с Махваш в Сепах. Она была очень молода, ей было всего 26 лет. И она рассказала мне о том, что касалось Носрат.

„Когда эти бессердечные надзиратели так безжалостно бросили её в коридор, и я увидела эти ужасные раны на её нежных ступнях, то решила для себя, что должна обязательно ей помочь. Она вся дрожала, её тело было залито кровью, а складки её блузки были утоплены в раны на её теле. В камере находилось 80 заключённых, среди которых были и тюремные доносчики, тогда я намеренно громко сказала: Я не боюсь никого. Это мой человеческий долг - помочь ей. И не имеет значения, бахаи ли она или мусульманка, она такое же человеческое существо, как и все мы.“

На ней были ужасные раны от плети. После того, как я сменила ей одежду, она упала в обморок от боли. В то же самое время один из следователей крикнул сестре Имами, которая была ответственной за это крыло тюремных помещений: „Подготовь Носрат Ялда´и к допросу!“ Она крикнула ему в ответ: „Брат, она без сознания и не может идти!„ Следователю было всё равно. Взбешённый, он вошёл в камеру, схватил Носрат и поволок её по коридору в комнату для допросов.“

В тот первый день, в камере, Носрат обратилась ко мне с просьбой: „Оля, ты не могла бы взглянуть на мою спину. Пойдём со мной в душ, посмотри на неё и скажи мне, что там такое, что по-прежнему причиняет мне невыносимую боль.“

Мы пошли в душ (первый раз за два месяца), и как только я взглянула на её спину, то увидела глубокие раны под правой лопаткой, которые всё ещё не зажили. Я не смогла больше смотреть и отвернулась в сторону - „Носрат, что же они тебе сделали?“

„Они пытали меня два дня подряд, от сильной боли я теряла сознание, но они видимо продолжали меня бить и тогда, когда я была без сознания.“

В последний день моих допросов в Сепах следователь сознался в том, что Носрат подвергали жестоким пыткам. Тогда я сказала ему, что помолюсь за него. „Вы что хотите действительно за меня молится?“ – спросил он. Я уверила его, что на самом деле сделаю это. „Сестра, думаете ли Вы, что и госпожа Ялда´и, которую мы так жестоко пытали, будет за нас молиться? Разве она Вам не рассказывала, какую боль мы ей причинили?“

„Все бахаи будут за Вас молиться, даже госпожа Ялда´и “, - ответила я.

Когда мы подошли к камере, он позвал Носрат к себе. Я вошла в камеру, а она боязливо поспешила из неё. Она не знала, для чего он позвал её и что на этот раз они намереваются сделать. Следователь заговорил с ней в исключительно доброжелательной манере. „Госпожа Ялда´и, я решил, что мы закончим с Вашими допросами как можно скорее, с тем, чтобы я мог отправить Вас в Аделабад, не разлучая Вас с Вашими подругами.“

Он хорошо знал, что как тяжелы и непосильны были допросы в Сепах, и что они были самым тяжёлым для заключённых этапом в ходе всего следствия. Религиозный магистрат обладал в тюрьме абсолютной властью. Они устанавливали правила пыток и определяли число наносимых ударов. Иногда, они предоставляли все полномочия следователям, чтобы те, всеми возможными уловками, вытягивали необходимую информацию из заключённых.

Пытки в тюрьме были нормальным явлением, все мы боялись их и, конечно же, хотели бы избежать. В любую минуту мог войти надзиратель и увести любого из нас. Когда он входил, мы спрашивали сами себя: Поведут ли они меня на допрос? Или на пытку? Или они хотят меня повесить?

Совершенно очевидно было то, что следователи были решительно настроенны выбить из заключённых информацию, которая дискриминировала бы других бахаи и вынудить заключённых к отречению от Веры. В связи с этим, они усилили давление на всех нас, но особенно на известных и активных бахаи, которые участвовавали в Духовных Собраниях и Комитетах, или же числились заместителями. Носрат была не только членом Духовного Собрания, но членом Комитета. (…)

Она рассказывала мне, что время проведённое в одиночном заключении было самым ужасным. Она не спала ночами, и молила Бога уберечь её от тяжёлых испытаний. „Днём я была на допросе, а ночью они не давали мне спать. Иногда они присылали в мою маленькую камеру трёх, четырёх заключённых, объясняя это нехваткой помещений. При этом камера была рассчитана только на одного и, если один ложился спать, то остальные не имели этой возможности. Но все они относились ко мне с состраданием и предоставляли мне возможность отдохнуть. „Госпожа Ялда´и“, говорили они, “Вас так пытали и Вы очень слабы. Поспите сейчас лучше Вы, а мы можем и потерпеть.“

Носрат была всегда уверенна, что однажды меня отпустят на свободу. Мы разговаривали с ней на эту тему, и я пообещала ей, что в случае, если меня освободят, я расскажу всему миру, что происходило в этой тюрьме. Может быть тогда нас всех отпустят на свободу, если при этом международное давление на иранское правительство окажется достаточно сильным.

Незадолго до окончания срока моего пребывания в Сепах я была вызвана на допрос, который продолжался в течение целого дня. В этот день они показали мне протоколы заседания Духовного Совета за 1978 год, в которых фигурировало моё имя. Когда я вернулась в камеру, Носрат спросила меня, почему допрос продолжался так долго. Я рассказала ей о протоколе.

Тогда она печально спросила меня: „Веришь ли ты всё ещё, что после этого они позволят тебе так просто уйти? Будешь ли ты свободна, чтобы иметь возможность рассказать о нашей истории?“ Я уверила её, что если Богу будет угодно, то препятствий для моего освобождения не будет.“

(18 Июня 1983 Носрат Ялда´и и ещё девять женщин, среди которых была 17 летняя Мона Махмуднежад, была казнена в тюрьме Аделабад)

(перевод с немецкого, М.Беккер)

Встречается написание имени: Нусрат Ялда´и.

Из этой же книги «История Олии» читайте рассказ про другую иранскую женщину-бахаи, приговоренную к смерти — Симин Сабери 

Биографии бахаи собраны на сайте BahaiArc в разделе жизнеописания.